— Те, кто жив останется, поймут, — буркнул Сабл и снова блаженно сморщился.

— Вперед, падаль! — храбрясь, взвизгнул Салес и неуклюже полез на свободный участок вала.

«Отребье» обреченно последовало за ним. Дюжины, которые назначил Дикки, смешались. Пережившие уже, кажется, все возможные мучения новые воины короля Бангорда смотрели в сторону противника и испытывали такую степень ужаса, о которой, даже проходя мимо стен Ари-Гарда, не могли и догадываться. В отдалении на расстоянии не более полули возвышалась бревенчатая стена, но все пространство до нее было покрыто порубленными на части телами. Головы, руки, ноги, куски туловища — все валялось отдельно, в беспорядке и кучами. Редкие участки голой земли были залиты кровью. Ближе к валу бродили трое грязных оборванцев и рубили уцелевшие тела тяжелыми алебардами. В отдалении с места на место перебегали две или три дюжины падальщиков. И все это месиво издавало тягостное зловоние, заставившее истерзанный желудок немедленно сжаться в комок и попытаться исторгнуть наружу все свое содержимое. К счастью, он был пуст.

— Падальщики, — пробормотал Саш. — Я-то уж думал, что их всех истребили.

— Встречался? — оглянулся однорукий.

— Слышал рассказы, — ответил Саш.

— А я встречался, — махнул культей здоровяк. — Вот руку мне отгрызли. Но у меня с ними хороший счет. Без одного дюжина против моей руки, я раньше древностями в мертвых землях промышлял. Чирки мое имя. Плежец с равнины я.

— Чего же ты забыл здесь, Чирки? — холодно спросил Саш, вглядываясь в шевелящийся ковер плоти.

— А я ничего больше делать не умею, — дернул плечом однорукий. — Да и какая разница, за кого голову складывать? За Бангорда этого, за Салмию, за Сварию…Или за Эрдвиза… Так уж вышло, я ведь мог и с той стороны оказаться!

— Окажешься, если тебя убьют, а на куски не порубят! — прошипел одноглазый Вук и ткнул кривым пальцем в бродяг с алебардами. — Молись, чтобы рубщики тебя не пропустили. Слышал, что такое мертвые копейщики? Приглядись к мясу, половина рук и ног дергается! Кто его знает, может, и боль еще чувствуют.

— Так вроде мертвых копейщиков из живых радды мастерят? — удивился Чирки.

— Сейчас все в дело идет. Говорят, раддские колдуны в силу вошли! — скривился в гримасе Вук. — А мне лук дали. Какой я с луком воин против мертвецов?

— А ты подбери меч, — мотнул головой в сторону поля Саш.

— Где ты там видишь меч? — прохрипел одноглазый. — Их подчистую собирают! Меч сначала отобрать надо. Может быть, ты мне свою ржавую железяку отдашь? Трупное варево жрать не хочешь. Мешок на плечах носишь. Зачем мешок приготовил? За добычей собрался? Сдохнешь, урод, и лекарь твой, коротышка, тебе не поможет, хоть и тащил ты его на себе половину дороги!

Саш посмотрел в лицо брызжущему слюной Вуку, оглянулся на остальное «отребье». Все, кроме Чирки, смотрели на него с ненавистью. Помнили, что не так часто охаживал его плетью Скет. Чуть закружилась голова. Вот так бы несло падалью с побоища в ущелье Шеганов, если бы трупы не убирали с неделю или две. Только там падальщиков не было.

— Я сдохну? — Сделав удивленное лицо, Саш медленно, но уверенно отцепил клешни Вука с ворота. — Тут еще кто-нибудь разбирается в мертвых копейщиках?

— А чего в них разбираться? — хмуро бросил приземистый бородач. — Рубили их, бывало, знаем.

Три шага — и Саш ступил на окровавленную землю. Оглянулся, поднял судорожно сгибающуюся в локте синюшную руку, вернулся, стряхнул с нее рукав, показал отчетливый узор. Синие полосы переплетались, изгибались зигзагами, словно прожигали живую плоть. Отбросил в сторону, сдвинул рукав к плечу, поднял свою руку. Причудливый, сумасшедший узор, который после похода по Плежским горам и путешествия в Дье-Лиа еле заметно выделялся желтыми линиями, теперь под отвисшей от голода и усталости кожей потемнел, налился кровью.

— Эл всемогущий! — . едва вымолвил Чирки.

— Копейщик! — отпрянул в сторону Вук.

— Неужто перетерпел? — крякнул бородач. — Не слышал я о подобном, но узор такой не нарисуешь! Похоже, мне тебя, парень, держаться надо! Если что, Сигом кличут. Имперский я, случайно в отребье попал. Торговать хотел с пришлыми… Да что говорить, выживать теперь надо.

— Уроды! — послышался за спиной визгливый голос Са-леса. — Вперед! Рубить до трубы!

Сначала Саш подумал, что они выросли из-под земли. Четыре дюжины мертвых копейщиков, которых он видел еще на стенах Урд-Ана, медленно, но твердо шли в их сторону. Потом заметил, как поднимается опущенная часть частокола. Разглядел несколько высоких шапок за ним. До дрожи знакомых высоких шапок. Вслед за копейщиками из-за стены выбралась дюжина всадников. И лошади, и их седоки были обвешаны латами. В руках у них чернели длинные копья с крючьями на концах.

— Мясники, — хрипло произнес Чирки. — Набирают новобранцев в копейные войска. Порой и живых на крючья насаживают.

— Сабл! — раздался за спиной голос Сикиса. — Не многовато ли для новеньких? Смотри, а то завтра почти все с той стороны пойдут.

Саш оглянулся. На гребне стояли сразу трое — Сабл, Сикис и Бриух. Вармики. Вот она, хваленая лига «отребья». Всего-то и есть три варма воинов. Что они могут? Смотреть, как погибают три дюжины голодных и вымотанных изнурительной дорогой наемников?

— Уроды! — почти сорвал голос Салес. — Вперед! Видно, было что-то такое в тяжелом взгляде Сабла, отчего Салес пересилил ужас, ползущий со стороны раддов, поднял над головой секиру и на дрожащих ногах двинулся вперед. Шагнул за ним Чирки, пробуя в руке доставшийся ему длинный меч. Нырнул куда-то в сторону Вук, закинув лук за спину и растопырив в стороны грязные пальцы. Поднял над головой шипастую дубину Сиг. Три дюжины новой порции «отребья» постепенно разворачивали строй.

Саш сразу взял правее, ушел в сторону от крайнего на полдюжины шагов и остался один. Здесь было самое уязвимое место. Именно к холмам метнулись тени падальщиков. Отчего-то они не нападали на копейщиков — видно, мертвая плоть их не прельщала. Мертвецы шли ровным строем, даже занесенные для удара мечи были подняты на одинаковую высоту. Всадники держались сзади.

— Эх, подавлюсь я своими золотыми в первом же бою, — завыл лысый васт с топором.

— Вперед! — беспрерывно визжал Салес.

«Эл всемогущий! — уже привычно прошептал про себя Саш. — Я все чувствую: зло, магию, опасность, боль. Я уже почти уверен, что вновь отдамся оплаченному собственной кровью на тропе Арбана умению. Я даже не спрашиваю, отчего исчез мой магический дар. Скажи только одно: почему пустота внутри? Где мой страх? Где ужас? Помоги, Эл! Пустота хуже страха! Я не могу в пустоте! Я задыхаюсь!…»

Копейщики уже были в двух дюжинах шагов. Чувствуя, как отвратительное безразличие проникает в грудь, Саш разглядел ответно безучастные лица, залитые белым глаза, бледную кожу с изломами узора на скулах, запекшуюся в черноту кровь на ранах, оставшихся еще с прошлой жизни, с прошедшей и закончившейся.

Два отряда сшиблись с треском и звоном. Мгновением позже копейщики добрались и до Саша. Сразу трое двинулись к нему, и тут только Саш понял, что его новый меч до сих пор в ножнах. Он ухватился за рукоять, а потом уже только позволял сражаться телу. Лезвие выпорхнуло из ножен легче и стремительнее, чем вылетает спугнутая птица из гнезда. Клинок пошел вперед, полоснул по переносице ближнего мертвяка и, уходя от ломаного взмаха тяжелого меча, вместе с рукой полетел вправо, увлекая за собой плечо, грудь, закручивая вокруг глаз усыпанное кровавой мерзостью поле, оскверненную реку, гряду гор, грязное небо, крутобокие холмы, вернулся обратно, пролетел над землей, срубая колени противника и тут же сцепился с клинком второго. Где-то у плеча взлетел третий клинок, левая рука, обернувшись наручем вверх, пошла в его сторону, а правая все вела меч вдоль клинка правого, уходя за ним влево и вниз, но скользя, скользя к гарде, каким-то чудом огибая ее и срезая сначала пальцы, а затем и перерубая предплечье. И сразу же еще левее, туда, где отбитый рукой клинок вновь взлетает над головой мертвяка и падает вместе с отрубленными руками ему за спину. Кажется, он успел срубить головы всем троим еще до того, как их тела попадали среди пластов порубленной плоти.